«Ведьмы»
Новый фильм живого классика, который, кажется, окончательно застрял в 80-х.
Конец 60-х. Юный Чарли Хансен (Джазир Бруно) переживает смерть родителей и пытается ужиться с новым опекуном — мудрой бабушкой (Октавия Спенсер). Однажды он видит страшную женщину со змеёй и длинными лапами, а когда рассказывает об этом родственнице, та делится своими знаниями о ведьмах — жутких лысых существах, у которых клыки вместо зубов, обрубки вместо стоп и ненависть к детям вместо души. Поняв, что за ними следят, они решают уехать в роскошный отель, где до них не смогут добраться колдуньи (мол, к богачам злодеи не полезут, ведь они нападают только на униженных и оскорблённых). План, впрочем, не срабатывает: в этот же день в гостиницу въезжает свора подозрительных женщин со странными разрезами от губ до ушей и дурацким акцентом. Все они — ведьмы, а их главарь — кровожадная и экспрессивная Энн Хэтэуэй, у которой уже созрел гениальный план по превращению всех детей в мышей.Смена сеттинга оригинального романа Роальда Даля, писателя довольно едкого и ироничного, а потому (в том числе и в случае «Ведьм») часто критикуемого за, скажем, шовинизм, неслучайна. Одним из сценаристов новой адаптации выступил Гильермо дель Торо — художник остросоциальных сказок и, что важнее, ярый ненавистник всякого угнетения. Скажем, в своём очередном продюсерском проекте «Страшные истории для рассказа в темноте» (где действие, к слову, происходило в те же годы) даже норвежец Андре Овредал заговорил о режиме Никсона и войне во Вьетнаме. Так что «Ведьмы» — где третьим автором выступил Кенья Беррис, ответственный за очередную перезагрузку классики блэксплотейшена «Шафт», — ожидаемо трансформируют акценты оригинала.
Лейтмотив новой адаптации — противостояние богатых белых (среди них Стэнли Туччи в роли чванливого менеджера отеля и, кстати, сами ведьмы — воплощение уродливого лица аристократии) и темнокожих. Что забавно, некоторые моменты оригинала вроде сцены встречи Бруно Дженкинса, толстого паренька из привилегированной семьи, превратившегося в мышь и потому окончательно потерявшего любовь родителей, обретают новые смыслы. Всякое приземлённое, априори далёкое от изысканного в элитарном сознании (полные темнокожие домохозяйки, грызуны) в «Ведьмах» становится оплотом добродетели, непонятным глупым представителям буржуазии. С другой стороны, неосознанная ирония фильма Земекиса заключается в том, что главная ведьма в исполнении Энн Хэтэуэй говорит с очевидно неамериканским акцентом — не иначе как дань традиции, немного меняющая либеральный дискурс фильма, поначалу вроде бы выступающего только против чистокровных американских толстосумов.И во всё это выверенное высказывание резво врывается Роберт Земекис — балагур и весельчак, набивший руку, кажется, ещё в 80-х и с тех пор снимающий неизменно олдскульное кино по классической методичке фильммейкера. Изящные проезды камеры и причудливые эффекты (порой даже слишком: для детского фильма здесь очень много жутких сцен, способных обеспечить ночные кошмары на месяц вперёд), гипертрофированная игра актёров и, наконец, музыка, которую до этого все уже слышали в сотне приключенческих лент. Создаётся ощущение, что метод Земекиса останется неизменен и постановщик продолжит собирать кино из руин славного конца XX века, который так же стремительно возник, как и исчез. В этой ситуации режиссёр напоминает Марка Хоганкампа — человека, на чьей истории был основан его предыдущий фильм «Удивительный мир Марвена» (кстати, переиначивающий оригинальный документальный сюжет). Тот тоже устроил себе игру в солдатики длиною в жизнь и, окончательно забыв, в чём была цель затеи, начал теряться в реальном мире. Хотя Марк преследовал цель реабилитации, некой психотерапии, Земекис просто наслаждается ролью постановщика, который всё ещё может, в отличие от многих коллег, снимать кино о говорящих мышах и лысых ведьмах.Претензия ведь даже не столько к тому, что Земекис старомоден: иногда действительно полезно и даже увлекательно смотреть незатейливое старческое кино мастеров, которые, может, потеряли чувство времени, но никак не талант. Вопрос куда глубже — он в неосознанном игнорировании всех коллизий и сюжетов, которые имеются в очередном остросоциальном сценарии. «Ведьмы» при желании можно назвать даже изобретательными, но слепой формализм постановщика ведёт его назад в прошлое (увы, не в будущее). Пока дель Торо и Беррис пытаются осмыслить скромное обаяние буржуазии, Земекис строит декорации грандиозной сказки о самом себе. А воз и ныне там. Gizle… Tamamını oku
